Все трое имели ую, которую они получили видно за побег либо попытку к нему. Как-то раз я находился при закрытии нарядов. Прораб глядит на наряд и говорит: — Кунак, для чего так много написал? Разгрузка досок, подноска досок на метров, укладка досок, таковая работа ты не делал, не могу таковой бумаг подписать. Тогда подключается к разговору Сергей Шлычков. Прораб бледнеет, но не сдается: — Ты меня не пугай, я тут у себя страна-хозяин. Но наряд подписывает. Бригада обеспечена доп хлебом, все довольны, а на прораба наплевать.

И так повторялось каждый месяц. Запомнился и таковой вариант. Конвой вел нашу колонну на работу. Начальник, молоденький старшина, вдруг дает команду лечь на землю. Так бывало нередко, когда начальник конвоя желал показать свою власть над беззащитными рабами-зэками. Юные бойцы растерялись, глядят на начальника и на Шлычкова.

Позже Шлычков мне говорил, что нередко воспользовался сиим способом в различных лагерях, в частности в Джезказгане. Шаг состоял из осужденных по й статье, и сообразили мы тогда, что ГУЛАГ продолжает концентрировать всех, получивших срок по данной нам статье, в Особенные каторжные лагеря.

Им, как и нам год назад, было удивительно созидать на одежде четыре огромных номера. Но, получив их, сами безропотно пришили к собственной одежде и привыкли, как и мы. С прибытием этого шага в Экибастузе численность зэков дошла до 5 тыщ. Выделили отдельный барак, куда направляли зэков с полнейшей дистрофией. Но, чтоб попасть в ОП, нужно было пройти комиссию во главе которой была сама начальница.

Определение степени дистрофии и истощения шло по ягодицам зэков. А у почти всех их совсем не было, ибо торчали одни мослы. Меня вызвали из бригады и назначили следить за порядком в бараке ОП. На доходяг было страшно глядеть. Они были бледны, анемичны и так истощены, что еле волочили ноги. Кроме общей дистрофии мучались цингой и пеллагрой. Они, в основном, лежали на нарах. От работы, естественно, их на сто процентов 48 освобождали. И доходяги с радостью пили эту горечь, видя в ней свое спасение.

Через месяц-полтора их списывали опять в рабочие бригады, еще не поправившихся от авитаминоза, таковых же исхудавших. За летний период года через барак ОП прошло несколько сот доходяг. Но и в бараке ОП не обошлось без катастрофического варианта. Один кавказец, не получавший никогда посылок, вдруг получил с дальной родины свещенный ящик. Не желая ни с кем делиться, он запрятал все его содержимое под матрац.

Ночами, когда все спали, стал с жадностью всасывать сухофрукты. На утро его с сильными болями в животике выслали в санчасть, где опытнейший хирург Петцольд диагностировал заворот кишок. Операция прошла успешно. Но на пятые день кавказец скончался от перитонита. Лекарств в санчасти не было. Привязали к пальцам ноги древесную бирку с номером, вынесли к вахте, где у ворот охрана и надзорсостав прокалывали труп несколько раз штыками, чтобы убедиться, что это деиствительно мертвец, а позже на подводе увозили в неизвестном направлении для захоронения.

Свидания в Особенных лагерях были запрещены. И все же, в эту зиму приехала супруга 1-го зэка. Как она ни просила и ни умоляла начальство, ей в свидании отказали. И вот стоит на морозе, при сильном ветре, за зоной дама и рыдает. А по другую сторону колю- 49 чего же заграждения стоит супруг с 4-мя номерами на одежде, опасаясь близко подойти к проволоке, ибо часовой с вышки может начать стрелять в хоть какой момент. Они что-то кричат на ветру, ветер уносит слова и фразы Начальство выполняет аннотацию.

Кто сделал этих людей таковыми жестокими? Ответ один — власть! Моя жена, Вероника Воронкина, слала мне часто ободряющие письма, без ужаса писала в разные инстанции о моей невиновности. Как-то раз, придя из ОП в собственный барак, я застал надзирателя, копавшегося в моих вещах и читающего письма.

Я обругал его, заявив, что письма проверены лагерной цензурой и он не имеет права их читать. Нам давали в день граммов хлеба и кружку кипяточка. Невзирая на голод, 5 суток пролетели быстро и незаметно. Шубартовский был хорошим рассказчиком. Говорил о собственных поездках в Рим, в Ватикан, о путешествии по Европе. Я говорил ему про Москву, про Альянс. Он повсевременно поправлял очки, падающие с носа, без дужек и с поломанными стеклами. Мне искренне было жалко этого польского интеллигента.

Я не расспрашивал, за что он посиживает. Это числилось нарушением всякой этики. Ежели зэк сам про себя ничего не ведает — не расспрашивай. На столбе около ворот висела дощечка с фамилиями получивших посылки.

Там надзиратель вскрывал свещенный фанерный ящичек, разрезал все, протыкал шилом и выдавал зэку содержимое. Половина уходила сходу на угощение друзей. Помогали мы, кто как мог, и иностранцам, оторван- 50 ным от собственной родины. Остаток съедали снова же с друзьями за дня, позже ожидали месяц очередной посылки. Эти рисунки с посылками отлично описаны у Солженицына. Много лет спустя, когда собирались вкупе экибастузцы-москвичи, вспоминали тех, с кого писатель писал свою повесть.

Весь тяжкий уклад, несправедливость осуждения, желание свободы и избавления от рабского положения приводили к побегам. Четыре побега, что на моей памяти произошли в Экибастузе, привели к горькому разочарованию и оставили в душе сознание безысходности нашего положения. 1-ый побег был совершен тройкой смельчаков в декабре года.

В течение 10 суток бушевала пурга, завалившая все строения и бараки огромными сугробами. Надзирателям самим пришлось расчищать сугробы около бараков, чтоб выпустить зэков за пищей в столовую. Сугробы пролегли и на запретзоне. Тройка, выйдя в пургу из барака, ползком меж сугробами перебежала две полосы проволочного заграждения и оказалась вне лагеря. Проверок все 10 дней не производилось.

Схватились только на ый. Спустя несколько дней беглецов привезли обратно в лагерь. Они ушли далековато, были под Омском. 2-ой побег был осуществлен группой зэков, живущих в бараке, близком к запретзоне. Они долго делали подкоп под бараком, проделывая лаз за переделы лагеря. Землю выносили с парашей, остальную кидали на чердак и там маскировали под шлаком. Когда лаз был готов, смельчаки ночкой стали выходить за зону, но по случайности были обнаружены.

3-ий и 4-ый побеги отличались особенной дерзостью. 3-ий побег совершен был в летнюю пору в рабочей зоне. Шофер — свободный, привозивший стройматериалы в зону, оставил самосвал без присмотра. Солнце клонилось к горизонту, был конец рабочего дня. В самосвал нежданно вскочил Иван Воробьев, в кузов его напарник — мо- 51 лоденький парнишка. Воробьев на полном ходу прорвал проволочное заграждение и выскочил на дорогу. Часовые на вышках не сообразили даже что вышло и опомнились лишь когда машинка была уже на горизонте.

Через день избитые беглецы были доставлены в лагерь. 4-ый побег был самым дерзким. Капитан Тэнно с юным напарником по фамилии Жданок вечерком проползли под проволочным заграждением, практически под самой вышкой часового. Ушли они далековато. К реке Иртыш. Обнаружены были совсем случаем через месяц и доставлены в лагерь. К концу года в Экибастузе было приблизительно 5 тыщ зэков. Основной контингент составляли украинцы-бандеровцы, потом российские, за ними по численности шли прибалты, позже мусульмане из Средней Азии, дальше кавказцы и евреи.

Так было и в остальных лагерях. К этому времени начал работать нелегальный лагерный совет из числа более знатных зэков. От украинцев входило 4 человека, от российских — 3, от прибалтов — 2, от кавказцев — 1, от среднеазиатов — 1 и от евреев пригласили меня. Поведал о рассеянии евреев, о том, что 52 сам Христос был набожным евреем по имени Иешуа, что он восставал против церковников, грабивших люд, что его кинул один из его же учеников — Иуда Искариот. И что казнили Христа завоеватели, римляне, во главе с Пилатом.

Почти все они слышали в первый раз. Поведал я им и о том, как большевики нарушили свое соглашение с Украинским правительством и положили начало уничтожению государственного самосознания украинского народа. Поначалу Совет дискуссировал как поступать с бригадирами, на которых поступали жалобы.

Их вызывали на Совет, который собирался по вечерам в какой-либо пустой секции и предупреждали, чтоб они не давили на работяг. Опосля таковых бесед нередко изменялось отношение бригадиров к зэкам. Позже перебежали к вопросцу о стукачах. До этого всего нужно было их выявить. Совет вызывал их по одному вечерами. Я лицезрел этих ничтожных людей, которые предавали собственных же товарищей и непонятно на что надеялись.

Решение Совета зависело от тяжести последствий доноса стукача. Время от времени стукача прощали, но устанавливали наблюдение. Ежели это был злобный стукач принималось решение о его ликвидации. Вопросец решался единодушно. В исполнителях недочета не было.

А позже отправь уже и в открытую: рассекали голову топором на стройке, зарезали ножиками в бараке. К этому времени относится и назна- 53 чение новеньким нарядчиком Василия Щеголя — здорового рыжего верзилы с веснущатым лицом и крючковатым носом.

Желая выслужиться перед начальством, он опосля развода бригад на работы прогуливался по зоне с палкой и, поймав какого-либо доходягу, начинал его избивать. Было принято решение ликвидировать Щеголя. Но он за зону не выходил. Тогда его подкараулили меж бараками и нанесли ему двенадцать ножевых ран.

Исполнители прикончили его на очах у охраны. Но они были без обыденных масок и их скоро отыскали в зоне и посадили в БУР. Новеньким нарядчиком был назначен Матвей Адаскин. Не запамятывая печальную судьбу собственного предшественника и понимая обстановку в лагере, он начал находить связи с лагерным Советом. Он был предупрежден, чтоб вел себя благоразумно в отношении остающихся в зоне зэков и Адаскину, старенькому лагерному волку, повтор-нику, отсидевшему собственный 1-ый срок еще в х годах, удавалось как-то лавировать.

Его наиблежайшим другом был москвич Миша Гиндин. К этому времени относятся и два убийства в лагере, не санкционированные Советом. Оба они осуждались как неоправданные, ибо произошли из мести на личной почве, тупо и безрассудно. К доктору Борису Корн-фельду пришли здоровые мужчины, когда он вел амбулаторный прием и востребовали освобождения. Нелегальная передача письма для дяди, жившего в Мексике. Установление сотрудниками МГБ слежки.

Обвинение в «преступной связи с иностранцами и антисоветской агитации». Лубянская тюрьма. Следователи майор Матиек, полковник Герасимов. Способы ведения следствия. Пытка лишением сна. Окончание следствия. Ознакомление с приговором. Отказ подписать обвинительное заключение. Отправка в «столыпинских» вагонах в Казахстан. Куйбышевская, Челябинская, Омская, Павлодарская пересылки. Санитарная обработка. Условия содержания заключенных.

Направление на общие работы, имел при для себя чемоданчик с красноватым крестом для оказания первой помощи членам собственной бригады. Нелегальная передача писем домой. Дружба с бывшим офицером Иваном Кузнецовым. Переписка с женой Вероникой Воронкиной. Ее хлопоты о пересмотре дела С. Организация в лагере нелегального межнационального Совета заключенных.

Работа в Совете представителем заключенных-евреев. Общелагерная голодовка. Приезд комиссии из Управления Степлага. Переговоры с представителями заключенных. Перевод С. Бадаша в лагерь Чурбай Нура. Работа в угольной шахте. Конфликт с надзирателем.

Моей первой жене, покойной Веронике Андреевне Воронкиной.

ЖЕЛТОЕ СЕМЯ 4

Ее создатель был дружен с семьей Теушей, у которых тайно хранился Ваш архив. Опосля того, как квартира Теушей стала ненадежной, они, уезжая в отпуск, передали его Илье Иосифовичу Зильбербергу. Но к тому времени гебисты уже поставили на прослушивание телефон Теушей и заблаговременно обо всем знали.

Вы же не лишь не приняли роли в их судьбе, но несколько месяцев даже не появлялись у Теушей, а Зильберберга даже обвинили в сотрудничестве с ГБ. Для вас, естественно, поверили в диссидентских кругах, опосля что этот кристально незапятнанный человек много лет жил с клеймом, которое оставалось на нём и опосля эмиграции из СССР. Все его пробы объясниться с Вами либо с Вашими доверенными людьми ни к чему не привели. В "Теленке" Вы пренебрежительно и оскорбительно окрестили В.

Теуша "антропософом, передавшим архив собственному прозелиту-антропософу, юному И. Ваша тесноватая дружба с Копелевым длилась много лет и на воле. Конкретно благодаря Льву Копелеву и его супруге Раисе Орловой рукопись "Ивана Денисовича" попала в руки Твардовского, что и определило Вашу писательскую судьбу. Лично я не могу запамятовать оказанный мне Львом Зиновьевичем и Раисой Давыдовной радушный прием и их заботу опосля моей эмиграции в Германию. Письмо Копелева от Его копия хранилась у известного литератора Е.

Эткинда, который в году передал его в редакцию журнальчика "Синтаксис" с запретом его публикации. И только в году Е. Эткинд снял это табу. Копелева и П. Литвинов настояли на его публикации, а поэтому оно было размещено с огромным опозданием, только в году См. PS от редакции на стр. В этом письме Ваш близкий друг, в частности, пишет Вам: "Ты беспредельно самоуверен, из-за что ты теряешь близких для тебя людей", "Любое несогласие либо, упаси Боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь лишь ты, и, очевидно, как оскорбление Рф, которую лишь ты достойно представляешь".

И далее: "Ты и твои единомышленники утверждаете, что исповедуете религию добра, любви, смирения и справедливости. Но в том, что ты пишешь в крайние годы, преобладают ненависть, высокомерие и несправедливость. Ты ненавидишь всех мыслящих не по-твоему, живых и мертвых.

Ты повсевременно говоришь и пишешь о собственной любви к Рф и честишь всех, кто не по-твоему рассуждает о российской истории. Но неуж-то ты не ощущаешь, какое глубочайшее презрение к русскому народу и к российской интеллигенции заключено в той черносотенной притче о жидо-масонском завоевании Рф силами мадьярских, латышских и др.

Конкретно эта притча сейчас стала основой твоего "метафизического" национализма, осью твоего "Красного колеса". Как досадно бы это не звучало, гнилостная ось". Да и в "Теленке" подробное описание Вашей неизменной "игры в прятки" с А. Твардовским, вознесшим Вас на Олимп, не делает Для вас чести. Либо возьмем еще 1-го Вашего близкого друга, Дмитрия Панина, сидевшего с Вами на "шарашке", а потом способствовавшего Вашему устройству нормировщиком в свою бригаду в Экибастузе. Его Вы изобразили в том же "Круге первом" Солагдиным.

Незадолго до его погибели в Париже он разорвал с Вами дела, а опосля его погибели жена заявила, что, по завещанию покойного, сумеет открыть его архив лишь через 10 лет опосля Вашей, Александр Исаевич, погибели. С чего же бы это? Вывод может быть лишь один: в архиве Панина есть компрометирующие Вас материалы, которые он, но, щадя Вас, завещал не разглашать при Вашей жизни и долго опосля нее.

Но вернемся к основной теме этого моего Открытого письма. В году, еще живя в Москве, я в первый раз получил возможность бегло ознакомиться с трехтомником "АГ", который мне дали лишь на два дня. До этого всего, я направил внимание на неправильное изложение Вами нашей забастовки-голодовки в Экибастузе в зимнюю пору года, как и на фактически полное отсутствие инфы о Норильском восстании в году, и поэтому засел за его описание.

А потом решил обрисовать весь собственный гулаговский путь от Лубянки с апреля года - через Особлаги в Экибастузе, Норильске и на Колыме, шестимесячное сидение в Лефортовской тюрьме, пока продолжался пересмотр моего дела - и до освобождения в октябре года по реабилитации.

Рукопись моих воспоминаний под начальным заглавием "Между жизнью и смертью" была переправлена на Запад, где и дождалась моей эмиграции в начале года. Меж иным, в моей книжке я упоминал о том, как в Экибастузе с папкой нормативных справочников прогуливался в колонне зэков нормировщик Саша Солженицын. При описании Вами забастовки-голодовки в Экибастузе в зимнюю пору года правильно поведано только о ликвидировании стукачей, названном Вами "рубиловкой".

Вы, Александр Исаевич, лишь догадывались о существовании нелегального многонационального лагерного Совета зэков. Вы писали: "Очевидно, возник и объединенный консультативный орган - так огласить Совет национальностей" "АГ", часть 5-ая, стр. А Совет был, и вправду многонациональный. От евреев в него был приглашен я, а инициаторами и руководителями были авторитетные у бандеровцев братья Ткачуки. Вы, Александр Исаевич, выражали удивление, как точно узнавались стукачи.

А ларчик раскрывался просто. Когда "куму", то бишь оперу, потребовался дневальный, чтоб мыть в его кабинете полы, топить печь и т. Но стукачей убивали не сходу. Поначалу каждый стукач вызывался на Совет, и ежели раскаивался, то за ним устанавливалось наблюдение. И ежели оказывалось, что он продолжает ходить к "куму", то тогда Совет воспринимал решение о его ликвидации. Решение числилось принятым лишь при единогласном утверждении всеми членами Совета.

Ненависть к стукачам была таковой мощной, что в исполнителях приговоров недочета не было - в особенности посреди западно-украинского молодняка. В большинстве они были русскими либо прибалтами. Ни 1-го стукача из бандеровцев не было. Подозреваемых в этих убийствах сажали во внутрилагерную тюрьму БУР - в одну общую камеру, а в иной камере содержали стукачей, сбежавших из зоны из боязни экзекуции.

Возвращавшиеся с работы колонны зэков, услышав клики о помощи, чтоб посодействовать избиваемым, по команде руководителей-бандеровцев начали осаду БУРа. Стали разламывать забор, окружавший БУР. В этом участвовали в основном бандеровцы, и к ним присоединилось маленькое число зэков остальных национальностей. В "АГ" это опущено, ибо Вы повсевременно принижаете роль бандеровцев Вы также ошибочно именуете их "бендеровцами" , хотя их в лагере было около 70 процентов, и конкретно они, а не российские, как Для вас бы хотелось, были основной силой.

Вы осаду БУРа и открытие перекрестного огня по зоне с 4 угловых вышек перенесли на е января, чтоб скооперировать эту дату с Кровавым Воскресеньем. Но все зэки Экибастуза помнят дату го января, ибо это был день погибели Ленина. Кстати, не Вы ли писали, что при открытии по зоне огня посиживали в столовой и доедали собственный ужин, а когда стрельба прекратилась, побежали скрываться в барак?

Одна из обстоятельств к написанию этого письма - Ваша частая противоречивость. При очень нехорошем отношении ко всем революционерам, в том числе и к эсерам, Вы отрадно окончили главу о экибастузском и кенгирском восстаниях эсеровским лозунгом: "В борьбе обретешь ты право свое! В "Теленке" Вы писали, как раздражало Вас изображение "человека в кепочке", видное из окна Вашей квартиры в Рязани; но, когда журнальчик "Новый мир" представил Вас к Ленинской премии, Вы были рады и довольны, полагая, что это укрепит Ваше положение.

Так же расчетливо Вы конструируете собственный даже чисто наружный стиль. При издании "АГ" Вы расположили свою фотографию в телогрейке, с сохраненными лагерными номерами. А ведь Для вас обязана быть известна таковая лагерная притча: в один зимний день освобождаются двое зэков. Один все годы был придурком. В теплом новеньком бушлате, в меховой шапке и с шарфом, он за зоной поет: "Долго в цепях нас держали, Долго нас голод морил, Час избавления пробил…" 2-ой зэк весь срок был работягой, несколько раз доходил.

Ему под телогрейку задувает морозная метель, а он поет: "А ну-ка песню нам пропой радостный ветер, Радостный ветер, Радостный ветер, Моря и горы ты обшарил все на свете….. По другому говоря, как реально проходил Ваш "детский срок" заключения - в 8 лет. Вы сами сроки в 5 и в 8 лет, когда у большинства были по 25, у наименьшей части - по 10 лет, называли "детскими".

Опосля кратковременного пребывания в промежном лагере под Новеньким Иерусалимом, Вы попали на стройку дома у Калужской заставы в Москве сейчас площадь Гагарина , и сходу стали зав. Вы описываете тщательно свое привилегированное положение: жили в большой комнате на 5 зэков, с нормальными кроватями, с нестрогим режимом. На стр. И дальше на стр. Вас для вербовки в стукачи вызвал "кум", то бишь опер МГБ. о этом Вы тщательно пишете "АГ", часть 3-я, стр.

Вот только одна цитата: "Страшно-то как: зима, вьюги, да ехать в Заполярье. А здесь я устроен, спать сухо, тепло и белье даже. В Москве ко мне супруга приходит на свидания, носит передачи… Куда ехать! Для чего ехать, ежели можно остаться? Не является ли это еще одним Вашим противоречием: то Вы гордитесь собственной фронтовой храбростью бесстрашно прогуливались либо ездили по минным полям , то поддаетесь на вербовку МГБ, что сами характеризуете как непростительную слабость.

Не считая того, Вы сами о для себя писали: "Или вот сам я полсрока проработал на шарашке, на одном из этих Райских островов. Мы были отторгнуты от остального Архипелага, мы не лицезрели его рабского существования, но разве не такие придурки? Из 8 лет заключения, 7 лет Вы ни разу не брали в руки ни пилы, ни лопаты, ни молотка, ни кайла. Я отлично помню, как в одной из бригад, на морозе со степным ветром таскал шпалы и рельсы для жд пути в 1-ый угольный карьер - такое не забывается!

А Вы все рабочее время грелись в теплом помещении конторки. И когда в бригаде Кулиева, в летний зной, я на строительстве мехмастерских рыл под фундамент глубочайший котлован, перебрасывая глину наверх в три перекидки, Вы прохлаждались в той же конторке. В конце концов, когда опосля нашей 5-дневной, с 22 по 27 января, забастовки-голодовки голодовка была снята по распоряжению лагерного Совета, в виду небезопасного ухудшения состояния почти всех участников объявили о планируемом расформировании лагеря, Вы, Александр Исаевич, чтоб опять избежать шага, легли в лагерную больницу, типо, со "злокачественной опухолью".

То была реальная "темниловка". При этом, Вы пишете, что Вас должен был оперировать доктор Янченко, тогда как единственным доктором в Экибастузе был доктор из Минска, из издавна обрусевшей германской семьи, Макс Григорьевич Петцольд.

Симфонический оркестр должен был с солистом, известным пианистом Александром Цфасманом, исполнить произведения Джорджа Гершвина «Рапсодию в стиле блюз», отрывки из «Порги и Бесс», произведения Антейла, Блоха и остальных американских композиторов. Все здание консерватории было украшено южноамериканскими и русскими флагами. Толпы желающих попасть на концерт.

Билеты распределялись посреди дипкорпуса, военных миссий и посреди «богемы социалистического реализма». Мне удалось попасть на концерт, прошмыгнуть мимо контролера. Александр Цфасман искрометно исполнил всю програмку. С американской музыкой я был уже мало знаком по передачам «Голоса Америки», которые, как и Би-Би-Си, не глушились. В нашей комнате опять возник старенькый детекторный приемник. В начале войны он был сдан родителями по приказу властям на хранение. В древнем коттедже на улице Веснина расположилась редакция «Британского Союзника» — британской газеты, издававшейся на российском языке и свободно продававшейся, как и журнальчик «Америка», во всех киосках городка.

В году этот дом заняло посольство Израиля. До этого израильтяне несколько месяцев жили в гостинице «Метрополь», вывесив у входа собственный государственный флаг. На экраны вышел кинофильм «Встреча на Эльбе». Но весь этот поток пропаганды был только одной стороной медали. Иная оставалась невидимой. Кто мог представить в году, что «доблесные фронтовики» с Лубянки уже повсевременно отслеживают всех иностранцев? И что каждый, хоть раз встретившийся с иностранцем, будет выслан на острова Архипелага?

Органы употребляли для слежки стукачей — юных «интеллигентных» людей, один из которых потом окажется для меня злым бесом. В году, опосля демобилизации, я поступил в 3-й Столичный мединститут. Он занимал огромное здание над новейшей территорией зоопарка, в котором когда-то размещалась именитая клиника лизатотерапии доктора Казакова. Доктор Казаков вкупе с доктором Д. Плетневым были осуждены по «делу отравления М. Горького», и оба погибли в застенках Суздальской крепости в конце х годов.

Лишь что демобилизованные мы еще носили армейскую форму без погон, чем отличались от недавних выпускников школ. Доктора относились к нам с особенной симпатией. Помещения института не отапливались и на лекциях во всех аудиториях мы посиживали в шинелях, а старенькые доктора накидывали на себя изношенные и много раз перелицованные пальто.

В перерывах меж занятиями мы бежали в древесную пристройку — студенческую столовую, где отрывали талоны от собственных продкарточек и получали малокалорийный обед. Я жил с родителями в одной комнате большой коммуналки, где еще в 6 комнатах жило 6 различных семей.

Сейчас улица Жданова и гостиница «Берлин». Этот дом снесли совместно с целым кварталом домов и Лубянским пассажем по приказу Микояна и Фурцевой для строительства «Детского мира» в году. Из-за нехватки учебников мы собирались группами и вкупе готовились к экзаменам и зачетам. Невзирая на неизменный шум в нашей коммуналке ко мне приходили заниматься однокашники, посреди их Сергей Губанцев, ставший потом санитарным доктором, будущий невропатолог Борис Крикун и ставший потом известным доктором у себя на родине Вано Иеркомашвили из Сухуми.

Дружил я и с отпрысками нашего покойного доктора Шхвацабая — Юрой и Игорем. 1-ый стал врачом-педиатром, 2-ой — директором Института терапии АМН. В институте обучались с нами три девушки с уникальными фамилиями, вызывавшими неизменные шутки: Берлин, Лондон и Париж.

В тот год одна из их познакомила меня с Евгением Бейлиным, оказавшимся к тому же моим соседом. Он элегантно одевался, владел мягенькими манерами, был эрудирован.

Семен бадаш семена лнр

Следующая статья семен гольденберг фото

Другие материалы по теме