На улице все обморозилось, шел снег. Глузман сказал мне, как он посиживал в тюрьме, о собственной ссылке и о том, как узнаваемый диссидент Андрей Сахаров приехал навестить его в Киеве в году. Они задумывались, что я отказник". Один человек приехал из Новейшего Орлеана. Я никуда из Украины не уеду", и минут через 15 он сообразил мою позицию". А я в ответ сказал: нет, это вы представляете для меня сложности". Раздраженный потоком иностранцев, которые желали ему посодействовать, но не понимавшими его жизненной позиции, Глузман в конце концов написал письмо с просьбой больше к нему никого не присылать.

Не все могут быть Манделами. Одна дама в Голландии писала письма одному диссиденту, приглашая его приехать, пожить у нее. Я делал с Олей Герасимьюк передачу на телевидении с Пидгородецьким. Васыль был уже опосля инфаркта и кое-где через полгода погиб. Этот человек отсидел за неньку Украину 37 лет! Мы задумывались, опосля передачи непременно найдется кто-то, кто ему поможет.

Не было ни 1-го звонка. Мне, русскоязычному еврею, выходит, это было больше нужно, чем записным украинским патриотам Но случилось у меня одно столкновение Был таковой Кононенко, он, кажется, уже погиб. Он был деканом украинистики в институте имени Шевченко. Мне о нем говорил Иван Свитлычный как о главном палаче: он вылавливал некорректно дышащих студентов и студенток, на его совести и самоубийства были - исключали же. Кононенко возглавил муниципальный институт украиноведения. И меня заклинило.

Ты кто такой?! Ты - палач. Чекисты - хорошо, но ты же не чекист, ты - преподаватель! И на данный момент, слава богу, нет того, что было в годы моей молодости, когда на говорящего по-украински оборачивались. Процессы идут обычные, размеренные.

Ежели бы лишь политиков переселить куда-нибудь на необитаемый полуостров, - понятно, что языком заниматься легче перед выборами, ежели людей накормить нечем. Приходится слышать, что она граничила с сознательным суицидом. Суицид - это когда человек идет на стену, зная, что он умрет. Со Стусом все совершенно не так. Это был обычный человек, тем наиболее христианин, который осознает, что суицид грех.

Он был человеком без кожи, у него все время выпирало сердечко. Он реагировал на те раздражители, на которые человек с толстой кожей не реагирует. Стус не мог быть липовым. Не умел адаптироваться и говорил на зло - зло, добро - добро. Я с ним посиживал лишь здесь, в Киеве, в следственной тюрьме КГБ, - мы вдвоем разделяли одну камеру 20 дней. Остальное о нем мне много ведали, в частности, Леля - Леонида Павловна Свитличная. Стус не мог играться со злом - мы все игрались, зажимали эмоции, чтоб сдержаться в ситуациях, когда нас сознательно провоцировали.

Но Василь не имел таковой физиологической способности. Это не нервный человек, это не на психическом уровне нездоровой человек, это человек особенной натуры. Когда он возвратился в Киев опосля первого срока заключения и ссылки, он зашел как-то к Свитличным и поведал, что вступил в Хельсинскую группу. Леля, когда услышала, всплеснула руками: "Василь, для чего ты это сделал, тебя же арестуют!

Ты даже ничего не будешь делать и тебя арестуют. Ты же нездоровой человек, зачем? Его Оксана Мешко попросила, ей необходимо было усиливать группу Леля не смогла ей это простить. Каждый из нас должен мыслить, когда он воспринимает решение за себя, и тем наиболее - когда он воспринимает решение за остальных. Стус к тому времени перенес операцию - у него две трети желудка были удалены.

Беря во внимание индивидуальности личности и ситуации необходимо было требовать его эмиграции, а не обрекать на арест. Это умнейший европейский поэт, и его нужно было всеми силами выручать. Это трудно, здесь нет конкретных ответов на эти моральные вопросцы. Но их нужно задавать. По другому выходит выхолощенная история - строем идут герои Василь написал мне в ссылку письмо.

Там была таковая фраза: "Мы столько не виделись, я надеюсь, что ты не стал гнилым". На лагерном языке «гнилой» значит человека, который может в кое-чем идти на определенный компромисс. Да, я стал "гнилым", но потому я стал действенным. Потому КГБ не знал, что со мной делать.

Такую установку я взял у моего учителя Ивана Свитлычного: он делал все, чтоб одолеть. А для Стуса не принципиально было одолеть. Добро и зло - вот и все. Добро обязано быть названо, а зло - наказуемо. Я думаю, что Стус не мог выжить. Это не так принципиально, как он погиб, в какой камере, от какой заболевания. Он просто дошел - он не мог жить в таковой стране, и не лишь в критериях лагеря.

Это было достаточно болезненно воспринято национал-демократами. У него свои идеи по лоббированию каких-либо литературных действий, помощи сельским библиотекам В конце концов, он имеет право на какую-то иллюзию, как и я. Проще всего ничего не делать, говорить: "Я их ненавижу". Да, может не получиться, но тот же Стус Господу Богу скажет: "Но я же пробовал Когда меня пригласили в совет, я посоветовался со своими коллегами-врачами.

С теми, чьё мировоззрение меня вправду интересует. Все они произнесли одно: «Если мы желаем что-то поменять, вы должны согласиться. Вы должны попробовать достучаться до властей». И я согласился, при одном условии: никакого роли в большой политике.

Я буду профессионалом лишь в одной теме - реформе здравоохранения в стране. Я не дорожу сиим местом. На первом же заседании я произнес президенту: «Я - не ваш избиратель». Реформы в стране необходимы. Но они пройдут лишь в одном случае: ежели власть научится говорить с народом, разъяснить ему необходимость и неотвратимость тех либо других решительных шагов.

Пока такие инициативы власти отсутствуют.

СЕМЕНИ МОРФЕМНЫЙ РАЗБОР

Семена глузмана арбуз семен

Чем остановимся? арбуз семен абсолютно правы

СЕМЕН МАКИЙ

Было тяжело, доктор Татаринов, заведовавший кафедрой патофизиологии, большевиков чрезвычайно не обожал. Востребовал от отца быстро выучить три иностранных языка: «Какой же вы, с позволения огласить, ученый, ежели не сможете читать научную литературу? Но эта память и спустя десятилетия была для него звенящей… Жили бедно, семья голодала. Предки окончили войну в Берлине. Возвратились в Киев. Деда моего, Абрама Глузмана, уже не было — соседи сказали: в Бабьем Яру лежит. Квартира отца была занята, все вещи пропали, не осталось ни одной довоенной фото, ни 1-го письма.

СГ Отец и мама всю свою послевоенную жизнь жили в ужасе. И в прохладной ненависти к русской власти. Отец по вечерам ловил «враждебные голоса», в том числе и «Голос Израиля». В году мою маму принудили выступить на собрании в поликлинике с осуждением коллеги, подавшей заявление на выезд в Израиль.

Это были томные дни для родителей, они пробовали скрыть от меня детали, я случаем услышал обрывок их разговора. МГ Оказавшись на зоне, вы не сблизились с сионистами и еврейскими правозащитниками, оставшись, по собственному утверждению, «антисоветчиком широкого профиля» СГ Когда я сел, еврейских правозащитников было не достаточно, но «самолетчики» воспринимали роль во всех наших акциях, хотя и не считали себя антисоветчиками, объясняя, что они израильтяне и просто желают уехать в свою страну.

Мне стало несколько душно в их кругу — это правда, я не стал учить иврит, не стремился в Израиль. Да и с Иваном Светличным и Валерием Марченко, сидевшими конкретно за украинский национализм, вас связывала дружба. Это было некоторое открытие истинной Украины? СГ Мы сблизились через моего возлюбленного Рильке, а попутно Стус много говорил о украинской истории и культуре. За 20 дней установился так тесноватый контакт, что мы попросились в одну зону. Два идиота. Это уже было весомой предпосылкой, чтоб нас разъединить.

Что касается открытия Украины Разгорелся жуткий скандал с оскорблениями. Это была реакция суржикового склада ума на украинскую культуру, русское быдло оскорбляло ее как могло. Тогда я в первый раз понял, что в данной стране есть еще одни евреи — украинцы. Кем были они для вас и вы для них? СГ Почти все из их стали для меня образцом сопротивления.

Смотря на их, отсидевших четверть века некие и в камере смертников побывали , понимаешь, что твоя «десятка» — детский срок. Но убивали у себя дома и убивали тех, кто нагрянул к ним без приглашения… Эти хлопцы вели войны не за Бандеру — просто к ним пришли чужие, заставляя жить по собственному уставу. И те, с кем я посиживал, этого не скрывали.

МГ Почему тогда украинская и еврейская интеллигенция старательно огибает все острые углы общей истории? Что это: ужас обвинений в антисемитизме с одной стороны и украинофобии — с другой? СГ Я бы не произнес, что эти углы огибаются, а то, что мы не желаем бередить раны друг другу, — так ли плохо это на самом деле?

Я стал отнекиваться, тогда он открывает карты: дескать, когда эта книжка с десятками еврейских имен выйдет в свет, большего антисемита в Украине, чем он, Пристайко, не будет. И я написал предисловие. Супруг моей тети — Залман Шайкевич — служил в Гражданскую у Буденного и рубил шашкой украинских фермеров.

Попутно та же 1-ая конная громила еврейские местечки. Вас особо задевало то, что он еврей? СГ Непременно, история с Лунцем а я задумывался, что конкретно он является вершиной пирамиды карательной психиатрии, что не так меня чрезвычайно покоробила. Хотя и посреди диссидентов были люди, помешавшиеся на «еврейском засилье». СГ Не скрою, я скептически отношусь к еврейским организациям, зная их фаворитов, очень дистанцируюсь от их и их отношений.

Но когда в году возникла информация, что в Бабьем Яру, фактически на костях, планируется стройку еврейского общинного центра — не сумел смолчать. Почти все меня возмутило в той истории, в том числе поведение неких раввинов, еврейских интеллектуалов, сделавших вид, что это их не касается.

Мы заявили протест против кулуарных решений по этому вопросцу и дали по нескольким принципиальным щекам. Другое дело, что страна у нас беспамятная — власть изменяется, но ни прежняя, ни реальная не помнит ни о собственных, ни о чужих. МГ К огорчению, сохранение памяти о жертвах Катастрофы для почти всех перевоплотился в бизнес… СГ Это правда, как, вообщем, перевоплотился в бизнес и украинская мысль.

Через Л. Плюща передал родственникам генерала П. Григоренко, два раза признанного невменяемым в Институте им. Сербского, просьбу отдать возможность ознакомиться с материалами по делу генерала. В период собственной работы в Житомирской психиатрической больнице Глузман совместно с 2-мя своими сотрудниками, пожелавшими остаться неизвестными, написал заочную психиатрическую экспертизу П.

Григоренко, использовав при этом все имевшиеся в его деле мед документы, которые были всекрете переданы Глузману адвокатом Григоренко С. Каллистратовой, располагая также статьями самого Григоренко, его перепиской и устными сообщениями единомышленников и друзей и произведя опрос близких генерала. В экспертизе, результаты которой были размещены в самиздате, Глузман показал неправомерность выставленного представителями официальной психиатрии диагноза «паранойяльное развитие личности». Материалы экспертизы получили широкий резонанс, стали известны как в СССР, так и за рубежом.

Проведенная в году в США, когда Григоренко уже находился в эмиграции, экспертиза подтвердила правоту заключения Глузмана: комиссия с ролью узнаваемых психиатров, невролога, нейропсихолога долго беседовала с П. Григоренко и не нашла у него никаких признаков психологического расстройства ни на момент обследования, ни в прошедшем. Посмертная экспертиза в — годах в Ленинграде Санкт-Петербурге тоже подтвердила бездоказательность русских экспертиз по делу Григоренко и безосновательность долголетнего «лечения» генерала в психбольницах.

В мае года Глузман был арестован КГБ за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Трибуналом, который состоялся в октябре года, ему инкриминировалось распространение «самиздата» и «тамиздата», «ложной инфы о нарушениях прав человека в СССР», в том числе о злоупотреблениях психиатрией в политических целях.

Основной предпосылкой ареста стала экспертиза по делу П. По приговору суда Глузман получил 7 лет лагерей и 3 года ссылки. В лагере участвовал в общей борьбе политзаключённых за их права и подвергался репрессивным мерам вследствие этого[28]. Два раза объявлял голодовку, оба раза длившуюся 4 месяца к нему применяли принудительное кормление через зонд. Два раза, в и в году, его помещали на несколько месяцев во внутрилагерную тюрьму, так называемое ПКТ помещение камерного типа : сырые прохладные помещения, со сниженными — даже по сопоставлению с лагерными — нормами питания.

Во время пребывания в лагере Семён Глузман продолжал заниматься научной и публицистической деятельностью. В соавторстве с Владимиром Буковским написал статью «Пособие по психиатрии для инакомыслящих» практически Буковский — создатель только предисловия, а основной текст статьи был написан Глузманом. Заочно был избран членом интернационального пен-клуба. Стихи и проза Глузмана издавались на российском, украинском, британском, французском языках.

С мая года Семен Глузман находился в ссылке в Тюменской области. Устроился рабочим на киевском заводе «Промарматура». Получил возможность работать доктором, опосля того как выслал письмо Андропову, где указал, «что являюсь антисоветчиком и этого не скрываю», и просил отдать возможность эмигрировать, чтоб трудоустроиться по специальности за границей.

Семена глузмана семен бадаш

Следующая статья семена для опытов

Другие материалы по теме